Тринадцатилетняя Ольга Егорова (будущая игуменья Олимпиада Успенского Брусенского женского монастыря в Коломне) отправилась из родной станицы Кобылянской вместе с близкими в Киево-Печерскую лавру, чтобы излечить свой недуг (ужасную головную боль).
В Лавре Ольга получала духовные поддержку и наставления в том числе от известных старцев – Вассиана Слепого (его посещал в свое время император Александр I) и схимника Михаила. Старцы Вассиан Слепой и Зосима проявляли к Ольге отеческое участие.
Ольге понравилось здесь, и она приняла решение остаться в Киево-Печерской лавре на неопределенный срок, а ее мать вернулась в Кобылянскую одна.
Из «Московских епархиальных ведомостей»., 1873 г.
Юная Ольга, сострадательная к другим, еще более сама заслуживала сострадания других, потому что тяжкая болезнь в ней не уступала никаким врачебным средствам. В особенности мать много сокрушалась, глядя на нее. Занятая день и ночь несчастным положением своей дочери, наконец она получает внушение во сне от самой Богоматери—ехать в Киево-Печерскую лавру с больной дочерью, которой обещано исцеление чрез чудотворную икону Успения Богородицы, находящуюся в Великой церкви. Как бы в залог обещанного дара, больная почувствовала облегчение, как скоро верующая мать положила намерение отправиться в Киев, за тысячу верст, на что и муж ее дал согласие. Она пустилась в дальний путь весной, на своих лошадях, взяв с собой 13-летнюю Ольгу и ее няню.
Но приезде туда остановилась у знакомых, благородных старушек—донских казачек, которые давно уже поселились на житье, близ Киево-Печерской лавры ((Они жили в своем домике, под горой. Имена их: Авдотья Родионовна, Акилина Васильевна; прислужница их
Домна.)), и в том только упражнялись, что ежедневно ходили в лавру ко всякой службе, а остальное время проводили в занятии хозяйством и обыкновенным рукодельем; иногда трудились, единственно по усердию, над починкой (чисткой) лаврской ризницы и особенно пелен или покровов на раках угодников Печерских. За свои носильные труды для лавры и вообще за свое благочестие они пользовались назиданиями бывших в ней тогда великих старцев, располагая по их мудрым советам и свою духовную жизнь ((Известны строгостью жизни и прозорливостью: Вассиан слепой (сконч. в 1827 г.) и Михаил схимник (сконч. в 1815 г.). Первого из них посещал в бытность свою в Киеве Государь Император Александр Павлович, и хотя входил к нему в полночь, без предварительного извещения и не желая открывать ему своего высокого сана, но узнан был им. Благословенный монарх глубоко был тронут беседой мудрого старца, исповедывался у него, и впоследствии пожаловал ему драгоценный наперсный крест, и поныне хранящийся в лаврской ризнице. (Сказание о жизни и подвигах иеросхим. Парфения. Киев, 1856, стр. 12).
О старце Восиме скажем в другом месте)). С этими-то боголюбивыми старицами г-жа Егорова взошла в первый раз в Киево-Печерскую лавру, имея при себе и дочь с няней. Прежде всего она, как и следовало ожидать, устремилась в Успенский собор—Великую церковь, вмещающую в себя чудотворный образ Пресв. Богородицы, и падши с благоговением пред святыней, много плакала от избытка чувств умиления и скорби. Молились все усердно, со слезами, а болящая Ольга была за молебном в восторге, который почувствовала в ту же минуту, как в первый раз увидела чудотворную икону. Приложась к иконе после молебна, она почувствовала себя исцеленной: не было ни головной боли, ни ломоты в глазах! И припадки не стали часто повторяться, становясь постепенно реже и слабее, а через несколько времени совсем прошли ((Изредка разве случалось (до 1836 г. включительно), что от каких-либо сердечных потрясений она погружалась в глубокий сон, и должна была спать целые сутки, чтобы возыметь прежнюю бодрость и крепость сил.)).
Нежное, впечатлительное сердце ее, полное благодарной любви к Пресвятой Деве, изо дня в день сильнее привязывалось к этому земному раю, как называла она св. Лавру с ее ближними и дальними пещерами, где почивает, в блаженном нетлении многоцелебных мощей, целый сонм угодников Божиих, дивных подвижников Печерских. Она не желала бы уже расставаться никогда с этой небеси подобной церковью Успения Преблагословенной Матери Божией; не сводила бы глаз с лучезарной ее чудотворной иконы, и в тайне сердца со слезами просила Царицу небесную, да не отринет ее от себя и да расположит сердце матери удовлетворить ее задушевное желание: остаться, по примеру стариц, навсегда при лавре Киево-Печерской и насыщаться духом, зря всю ее святыню! Мать Ольгина ничего не знала о том, но знали уже старицы и обещали помочь ей (Ольге) своим ходатайством, в полной уверенности, что оставшись сними, она будет во всем подражать им. И вот, когда г-жа Егорова начала собираться (через три недели) в обратный путь, домой, старушки усердно стали просись ее оставить дочь свою погостить у них; а соскучится, они сами привезут ее на Дон. Тогда и Ольга, обнаружив свое желание еще пожить в Киеве, просила материнского согласия. Мать и слышать о том не хотела; “Ни за что в мире пе соглашусь оставить ее без себя” – сказала она. Няня также изо всех сил старалась доказать, что ее питомица недели не проживет в разлуке с нею, и в особенности в такой дали от родных.
“А что если Матерь Божия — сказали старушки—прогневается на вас, и к Ольге Ф—не возвратится прежняя болезнь? Не будете ли тогда горько сожалеть о своем упорстве?” Эти слова заставили г-жу призадуматься. Ей пришло на мысль: может быть, сама Пресвятая Дева Богородица возбудила в Ольге такое благочестивое желание, и не грех ли будет родителям противиться оному? Под благодатным влиянием Царицы небесной, наконец, она изъявила согласие оставить дочь в Киеве на некоторое время, пока не соскучится, и,
помолясь в последний раз в лаврском соборе, вручила ее со слезами на глазах всемощному покровительству Владычицы, пред чудотворным ее образом. Ольга внутренно благодарила Пречистую Деву, так устроившую; но при прощании с своей матерью и с любимой няней, сердце ее надрывалось от затаенной скорби, и только чтобы не расстроит отъезжающих, она не показывала и вида грусти, не выронила ни одной слезинки.
Ее отсутствие, по возвращении г-жи Егоровой, удивило домашних и повергло в немалую печаль. Подумали:
“Уж не померла ли?— “Нет”, – отвечала мать, – “она жива и пользуется здоровьем, по милости Пресвятой Владычицы; но осталась, с моего дозволения, погостит в Киеве”.
Отрадно было слышать, что она получила здоровье, но оттого еще более хотелось видеть ее исцеленную, а ее не было! “Не надо было”, – сказал с упреком отец,—”Не надо было слушаться ребенка, который наверное уже оплакивает свою разлуку с матерью и пожалуй, умрет с тоски”.— “Я вполне уверена”, – отвечала г-жа, что коль скоро наша дочь соскучится, добрые старушки привезут ее к нам, как мне дали в этом обещание”. Из Киева сообщались утешительные вести: Ольга и не думала скучать; она еще более поздоровела, окрепла силами и была в своей сфере. Всякой день со старушками она присутствовала за церковными службами. Отстояв раннюю обедню в пещерах, прикладывались они к св. мощам: потом, отслушав позднюю в соборном храме, приходили в свое мирное жилище и кушали чай после того. Ольга читала патерик Печерский; окончив это занятие, помогала старушкам в хозяйстве, стараясь во всем угодить им.
В послеобеденное же время занималась шитьем или вязанием чулков для старцев-схимников, отечески любивших и утешавших ее. Из них наиболее замечательны: Вассиан слепой и Зосима, назвавший Ольгу по имени, при первом взгляде на нее ((Он прежде был гостинником лаврским, и звали его Захарием; а потом, в сане монаха, был старшим при лаврской больнице. Покинув добровольно свою келью, он поместился в тесном досчатом чулане, где, вместо скамьи, лежала тесина на чурбанах, на которой приходилось сидеть его посетителям; да еще в углу стояла простая койка с каким-то изголовьем, прикрытая толстою простынею. Под койкой у него лежали мешочки с грецкими и другими орехами, которые получал он из лаврских садов. Наделяя ими Ольгу, всякий раз при уходе от него, старец говаривал: “На-ка, на-ка тебе, девочка, позабавься”. Роста он был высокого, сухощавый; глаза умные, проницательные. Одежда на нем состояла из желтого суконного подрясника и кожаного пояса. Иногда он казался юродом—прыгал, бегал по своему чулану, приговаривая какие-нибудь слова, не исключая и пророческих, которые сбывались на деле.)).
Век бы она проводила такую мирную и отрадную жизнь. Но родители, в письмах своих, не обещали ей желаемого; а потом прислали няню взять ее без отлагательства. Ольга, проведшая почти год в Киеве, должна была покориться воле родительской. С горькими слезами она рассталась с своими добрыми старушками, прося их помолиться, чтобы Матерь Божия и Печерские угодники возвратили ее опять сюда; почти во всю дорогу не осушала глаз от слез, и приехавши домой, не радовалась, тогда как родные плакали от радости, видя ее в своей благословенной семье. Ничто не занимало ее, не привлекало: у ней одно было на уме: “одного просила у Господа, того только искала, чтобы пребывать ей в доме Господнем во все дни жизни ее, созерцать красоту Господню и посещать святой храм Его” (Псал. 26, 4); проще сказать: она томилась желанием возвратиться в Киев. И ничто не могло отклонить ее от этого намерения— ни ласки, ни убеждения, ни угрозы. От постоянной тоски по Киево-Печерской лавре она слегла в постель. Родители, опасаясь, как бы не повторилась с ней прежняя болезнь, и видя непреодолимое влечение ее к лаврской святыне, наконец (почти через год) решили уступить Ольге, объявив ей, что будет обратно отвезена в Киев, лишь только оправится силами. Эти слова, как целительный бальзам, подействовали на больную; через несколько же дней она почувствовала себя совершенно здоровой, и если бы возможно было, то на крыльях, как голубица (Псал. 54, 7), полетела бы в богоспасаемый Киев, немедля ни одной минуты! Но на этот раз собрали ее в путь как следует, наградили деньгами надолго и снабдили всем нужным. Между прочим, сшили черную одежду, дали ей в качестве прислуги, казачку—девицу средних уже лет, чтобы находилась при Ольге постоянно, наблюдая ее во всем, и на своих лошадях отправили в первопрестольный град с напутственным благословением.
С возвращением туда Ольга усердно прилежала к молитве. В 12 часу ночи она пробуждалась идти в лавру к утрени, отстоять там же в пещерах и раннюю обедню и принять благословение у старцев. По совету их, она (в то время ей был 15 год от роду) к молитвенным подвигам прилагала и другой телесный труд, работая с простыми поденщицами в лаврском огороде с таким примерным старанием, что приставленные смотреть за работницами всегда удивлялись ей, вовсе не подозревая, что она дворянка; да и нельзя было узнать ее в убогой одежде, которую Ольга Ф—на надевала на себя, идя на хутор. Денежной платы за труды свои она не принимала; вместо того просила уделить ей из огородных овощей малое на потребу—на дневное пропитание, и по приходе в свою квартиру (она жила по-прежнему со старушками), с благодарением Богу внушала от праведных трудов своих.
Таким образом на пищу себе – собственно она почти не тратилась, и свои столовые деньги приказывала раздавать бедным и нищим. По простосердечию и нестяжательности, она все деньги и вещи, получаемые от родителей, вверяла своей служанке, чтобы самой не пещись ни о чем земном, кроме небесного!
А. Гаврилов
