В 1848 году Олимпиада в качестве новой игуменьи Успенского Брусенского монастыря прибывает в Коломну. Сестры и горожане встретили ее благосклонно, но перед молодой настоятельницей открываются проблемы переданного ей монастыря.
Из «Московских епархиальных ведомостей»., 1874 г.
Близ Коломны, в селе Сандырях, Олимпиада пересела в карету (в это время во всех градских церквях был благовест к вечерне — случайность замечательная), и по выезде в город была у святых ворот Брусенского монастыря встречена Новоголутвинским архимандритом Тихоном с духовенством и сестрами обители, 17-го марта (в среду крестопоклонной недели), при многочисленном стечении народа; затем следовала в Успенскую церковь, где по прочтении консисторского указа и присяги, после многолетия началась вечерня. Все искренно желали, чтобы новая настоятельница пожила долго в этой обители, поддержала бы и возобновила оную; а сестры имели причипы желать от новой настоятельницы некоторых милостей для себя, и еще до прибытия ее много молились со слезами о возможном улучшении своей участи действительно прискорбной, как мы увидим после.
Трифена, бывшая казначея, после полунощной молитвы видела в тонком сне, будто идет на богомолье в Киев, и на дороге входит в какой-то девичий монастырь. Остановясь в дверях тамошней церкви, пространной и великолепной, во время вечернего в ней богослужения, она чувствовала в себе необыкновенное умиление.
Возле правого клироса стояла игуменья, молодая и красивая по наружности, с материнской любовью взиравшая на сестер. По окончании вечерни, подозвав к себе странницу, она сказала:
«Тебя удивляет величие нашего храма и наше благоустроенное богослужение. А каково поют! Посмотри, сколько у меня клирошанок».
При этом слове подала знак рукой, и к ней попарно стали подходить клирошанки, целуя у ней руку, все такие благообразные и большей частью молодые, были и малолетние. По уходе их Трифена, доселе находившаяся в каком-то изумлении, вдруг как бы опомнилась и пала ей в ноги, желая достойно почтить ее. Игумения велела встать и потом сказала ей:
«Неужели ж ты не узнаешь, что это ваш коломенский монастырь, и я ваша игумения? Какой славный храм я вам построила, а вы все скорбите, плачете! Перестаньте плакать, я вас во всем утешу».
В ту же минуту проснувшись, Трифена ощутила в сердце радостную надежду, а в скором после того времени, встречая игумению Олимпиаду, приятно поражена была сходством ее с виденною во сне. И монастырь Брусенский через несколько лет получил тот привлекательный вид, в каком будущность его предизображена была таинственным сновидением. Но прежде чем начнем говорить подробно о внешнем и внутреннем благоустройстве монастыря, заметим, каким ангелом-утешителем явилась для сестер Олимпиада в самом начале своего управления обителью.
Кроме казенных келий были и другие, в виде домиков, беспорядочно разбросанных внутри ограды. По смерти владелиц они поступали в собственность монастыря.
Она вступилась за монахиню Трифену, навлекшую на себя гнев прежней настоятельницы Магдалины тем только, что не дала ей истратить на себя деньги, собранные от продажи монастырских келий [Кроме казенных келий были и другие, в виде домиков, беспорядочно разбросанных внутри ограды. По смерти владелиц они поступали в собственность монастыря.], настояв, чтобы эта сумма была записана в приходную шнуровую книгу. Магдалина, отъезжая в Хотьков [Имеется в виду Хотьков монастырь — Stupinsky.ru.], сулила попомнить это, и точно отмстила ей, взведя на нее разные небылицы. Владыка велел, 13 марта, уволить ее от казначейской должности (уволена по сдаче монастыря Олимпиаде) и перевести в Хотьков. Но, находясь в коломенском монастыре более 52 лет, старица здесь же хотела провести и остаток своей жизни (ск[ончалась] в 1867 г.), и умоляла митрополита не переводить ее. Под ее прошением Олимпиада прописала следующее:
«Если ваше высокопреосвященство соблаговолите снизойти прошению означенной монахини Трифены, то я с своей стороны не только не имею в виду препятствий к пребыванию ее в здешнем монастыре, так как она при мне ведет себя кротко и наблюдает ко всем должные отношения, но еще нахожу и нужною для монастырского послушания: ибо постриженных монахинь здесь очень мало и почти все они престарелые и болезненные, а потому и неспособные к послушаниям. В свою очередь, и сестры обители слезно просят в[аше] в[ысокопреосвященст]во оказать ей отеческую милость».
Следуют подписи: самой игуменьи, монахинь и указных послушниц. Владыка дал резолюцию (23 апр[еля] 1848):
«1) Монахиню Трифену, по изъявленному настоятельницей согласию, оставить впредь до усмотрения в Брусенском монастыре.
2) Настоятельнице изяснить, что на принятие в монастырь или оставление в нем монахини требовалось согласие настоятельницы; что взять о сем и мнение старших сестр зависело от нее; по послушницам, которые сами состоят еще под искусом, давать свой голос о сем деле неуместно, и допускать сего не следовало. И должна она внушить послушницам, чтобы они не входили в то, что выше их меры».
Не одну, а многих сестер утешила Олимпиада. В Брусенском монастыре, как мы уже знаем, были престарелые и болезненные сестры. За неспособностью их к трудам, Магдалина, прежняя игумения, просила митрополита, 20 января, исключить из штата 5 монахинь и 11 послушниц, обещаясь уделять им на содержание некоторую часть из процентов с капитала, положенного вкладчиками на вечное время; а их вакансии (штатные и монашеские) просила заместить другими сестрами [По штату и указу св. Синода от 20 июня 1832 г., в Брусенском мон[астыре] положено: монашествующих 17-ть и такое же число послушниц, итого 34. В 1848 г. налицо состояло: монахинь 13, послушниц 28, итого 41, а с неуказными 96. Заметим еще: указом св. Синода от 16 апр. 1834 г. разрешено: монахов (равно и монахинь), имеющих свыше 60 лет, если настоятели их и они сами себя признают неспособными к монастырским должностям, оставлять за штатом, на пропитании и в призрении монастыря, в котором служили, а на нх места в штат определять способных и достойных.]. Дело это оставалось нерешенным до поступления новой игуменьи: долго скорбели старицы, не желая быть за штатом.
По штату и указу св. Синода от 20 июня 1832 г., в Брусенском мон[астыре] положено: монашествующих 17-ть и такое же число послушниц, итого 34. В 1848 г. налицо состояло: монахинь 13, послушниц 28, итого 41, а с неуказными 96.
Новая начальница, в исполнение указа консистории от 18-го марта, донесла благочинному, Староголутвинскому игумену Назарию [Краткое жизнеописание старца см. в Душепол[езном] Чтении, 1870, ноябрь], что на увольнение за штат 19-ти сестер не может согласиться, имея в виду, что они сами признают себя еще годными для легких послушаний, сообразных с силами, и что на содержание их в этом случае потребовалось бы ежегодно до 457 р[ублей] сер[ебром], т. е. более всей процентной суммы. И то взято во внимание, что процентная сумма (378 руб[лей] 11 коп[еек] сер[ебром]), по завещаниям вкладчиков и по заведенному издавна обычаю, должна поступать в раздел на всех (96) сестер, считая и неуказных (белиц); и следовательно, если б на содержание престарелых пришлось выделять ту только часть процентов, какой они пользовались до сего времени, тоже достало бы им на один месяц; а выдавать больше, значило бы отнимать у других, на что сестры не изъявили согласия. Вот резолюция его высокопреосвященства от 12 июня:
«Не довольно понимают дело, что престарелые могут (быть) исключены за штат без утраты для них, и с пользой для других желающих пострижения. Посему оставить представление прежней игумении без действия до усмотрения, и дело почитать оконченным».
А. Григорий.