Авдотьино, усадьба Н. И. Новикова – воспоминания М. Н. Лонгинова (1858)

Посещение села Авдотьино-Тихвинского, принадлежавшего Н. И. Новикову (1858)

Лонгинов, М. Н. Сочинения Михаила Николаевича Лонгинова : Т. 1 / [Предисл. Л. Бухгейм]. – Москва : Л.Э. Бухгейм, 1915. – С. с. 422 – 421.

Занимаясь долго разысканиями для собрания материалов, касающихся до Новикова, я давно желал побывать в родовой отчине его, Авдотьине, где он родился (1744), был арестован (1792), провел безвыездно последние годы своей жизни (с 1796 года) и умер (1818). Я надеялся найти там воспоминания о нем и следы, оставленные многолетним его пребыванием.

До сих пор об Авдотьине напечатано было только одно краткое известие в “Москвитянине” 1849 года (Ч. II, кн. 6, Смесь, стр. 24). Из него, впрочем, можно только узнать, что это село после смерти Новикова было куплено с публичного торга генерал-майором Петром Андреевичем Лопухиным ¹, для исполнения воли его тетки, Елизаветы Федоровны Заборовской (род. 1743, ум. 1820), завещавшей ему купить подмосковную [деревню] и устроить в ней богадельню и больницу. Но Лопухин не успел при жизни своей исполнить в купленном им Авдотьине волю завещательницы. Вдова его Марья Ивановна (рожденная Текутьева) передала с этой целью Авдотьино в собственность московского комитета для разбора и призрения просящих милостыни, которому оно и принадлежит теперь, с 13 июня 1845 года.

---

---

К этим предварительным сведениям об Авдотьине должно прибавить, что по стечению счастливых обстоятельств оно находится с 1845 года в положении, совершенно согласном с желанием, которое выражал Новиков, чтобы когда-нибудь крестьяне его были поставлены вне случайностей переменяющегося управления и перехода от одного владельца к другому. Заметим также, что две дочери и сын Новикова, несмотря на продажу Тихвинского с аукциона, оставались на жительстве в родительском доме, даже когда Авдотьино принадлежало уже Лопухину, который поселился в нем. Это продолжалось около пятнадцати лет после Новикова, до смерти последнего из его детей.

Недавно случай предоставил мне возможность исполнить без особых затруднений давнишнее желание увидеть места, где все должно напоминать о необыкновенном человеке, личность и судьба которого представляют столько привлекательного. Мне надобно было ехать в Коломну, и я решился с дороги, из г. Бронниц, свернуть в сторону и побывать в Авдотьине.

10 сентября, около 10 часов утра, я выехал из Бронниц по направлению к Коломне и у самого первого верстового столба повернул направо на проселочную дорогу. Погода была сухая, но ветреная и не ясная, дорога очень сносная, и, несмотря на довольно тяжелый мой экипаж, четверня добрых лошадей бодро везла меня по проселку. До Тихвинского считается около 18 верст, которые, разумеется, на деле оказываются добрыми двадцатью. На дороге проехал я через деревню Марьинку, г. Фон-Визина, село Ломачево ², гг. Дубровских, село Заворово, г-жи Талызиной, село Микулино ³ разных владельцев, деревню Агашкино г-г. Анфорова и Одинцова и выселки князя Щербатова ⁴. Места по дороге довольно приятны, но далеко не так живописны, как местности около трактов серпуховского, калужского или Ярославского. Версты три за выселками увидел я столб с надписью: “в село Авдотьино”, и, повернув вправо, проехал мимо прекрасной старой сосновой рощи, далеко раскинувшей вокруг себя молодые побеги, и стал спускаться с горы.

Глазам моим открылись в лощине три села, церкви которых находятся в очень близком друг от друга расстоянии и представляют чрезвычайно живописный вид. Два села налево от меня были: большое и малое Алексеевское, принадлежащие г-же Мальцовой и г. Ковалькову ⁵ и находящиеся уже в коломенском уезде. Село направо было — Авдотьино, цель моего путешествия. Оно лежит в Бронницком уезде, на самой его границе, которую в этом месте составляет река Северка, остающаяся с горы почти незаметной по причине крутого своего берега и множества расположенных на нем жилищ.

Я приехал к околице Авдотьина мимо задов крестьянских дворов. Повернувши направо через околицу, я поехал мимо каменных, белых крестьянских домов и, проехав ряд их, напротив которого по левой стороне находятся огороды и фруктовый сад, повернул опять налево по проспекту, ведущему к дому. Правее увидел я большой, каменный скотный двор и, наконец, взявши опять налево, мимо каменного большого флигеля, подъехал с северной стороны к главному подъезду дома, в котором когда-то жил Новиков.

Благодаря обязательности г[осподина] президента комитета для разбора и призрения просящих милостыню, А. Ф. Томашевского, у меня был с собой письменный приказ к управляющему села Тихвинского, тамошнему уроженцу Лебедеву, которому предписывалось подробно показать мне все, что я пожелаю. Управляющий повел меня прямо в дом и по моему желанию сейчас же послал за камердинером Новикова Иваном Алексеевым. Он служил при нем с своего детства, и на руках его умер его господин. Ему теперь 66 лет, следовательно, ему было 26 лет, когда умер Новиков, по совету которого он был тогда уже три года женат. Впоследствии явился ко мне один из старейшин села, крестьянин Никифор Захаров, 75 лет. Несмотря на лета свои, оба эти спутника мои были бодры и свежи и казались годами на пятнадцать моложе, чем в самом деле. Церковь показывал мне дьякон, находящийся при ней в течение двадцати лет. Кроме того, меня повсюду сопровождал фельдшер, племянник другого камердинера Новикова. Они показали и рассказали мне все то, что я теперь передам читателю.

В селе Авдотьине (оно редко называется в околотке Тихвинским) 36 дворов; избы все каменные, построенные Новиковым около 1800 года. Душ по десятой ревизии муж[еска] 133, женск[а] 179. Крестьяне на запашке весьма умеренной. Если не ошибаюсь, чистого дохода с имения поступило в комитет в 12 лет около 15 т[ысяч] руб[лей] сер[ебром]. Дворовые находятся в богадельне, помещенной во флигеле. Таких призреваемых 8 женщин, бывших в услужении Новикова и его семейства, кроме того, богаделенным положением пользуется уже известный читателю Иван Алексеевич. Крестьянские мальчики по достижении 10 лет поступают в школу, помещенную рядом с богадельней, где их обучают дьякон и фельдшер: грамоте, письму и закону Божьему. После такого общего взгляда на положение Авдотьина, приступаю по порядку к описанию моего личного обозрения.

Ныне существующий дом, принадлежавший Новикову, был третьим в этом имении и построен им в 1800 году. Это довольно обширное, деревянное двухэтажное здание серого цвета с красной железной крышей, имеющее 12 сажен в длину и около 7 в поперечнике. По длинным фасам ⁶ находится в каждом из них по 8 окон и дверь посередине, которая вела на не существующие уже теперь балконы; в поперечных фасах по 4 окна, также с дверями в середине на такие же балконы. Нижний этаж довольно высок, около от земли: в него входят по десяти каменным ступеням главного подъезда. Из сеней ведет на верх прочная дубовая лестница. Взойдя по ней в верхний этаж, вы очутитесь в парадных комнатах, которые выходят на полдень. Тут-то жил Новиков. С особенным чувством вступил я в эти пустые покои, где столько лет жил человек, чья странная судьба всегда возбуждала во мне особое сочувствие и любопытство. Через залу и гостиную вошел я в комнату с желтыми стенами, в два окна. “Тут были кабинет и спальня Николая Ивановича”, сказал мне Иван Алексеевич.

“На этом самом месте, где вы сидите, скончался он на моих руках, в 1818 году 31 июля, в 4 часа утра. Тут по стене против окон стоял диван, на котором он почивал, а в головах его бюро с кипами бумаг и склянками лекарств, которыми он лечил крестьян. За кабинетом, вот эта угловая, зеленая комната, была его библиотекой”.

Из окон названных комнат видна река Северка, протекающая шагах в тридцати от дома; на другом ее берегу начинается Коломенский уезд. В противоположной анфиладе, прерываемой сенями, находятся комнаты для приезда гостей и где помещался сын Новикова, Иван, страдавший во всю жизнь болезненными припадками, так же как и старшая из сестер его, Варвара, чему причиной был, как говорят, испуг, причиненный ему в детстве во время нашествия на Тихвинское военной команды, посланной князем Прозоровским для ареста их отца. Комнаты для служителей, буфет и проч. находятся по боковым фасадам дома.

Нижний этаж расположен точно так же, как и верхний; но комнаты в нем ниже и полы не паркетные. Под комнатами сына Новикова помещались две его дочери; под кабинетом самого Новикова жила вдова умершего в 1784 году друга его И. Г. Шварца, Наталья Ильинишна; под залой большая комната, в которой жил постоянно и умер, четыре года после Новикова, неизменный друг его, Семен Иванович Гамалея. Внизу же находятся комнаты для приезжих и под библиотекой угловая приемная комната, где обыкновенно собирались пить чай и беседовать гости Новикова. В нижнем этаже предполагают теперь устроить богадельню. Большие печи с голубыми изразцами возвышаются повсюду в комнатах обоих этажей.

Дом находится в совершенном запустении; мебели уцелело очень немного, потому что большая часть ее была распродана; из оставшихся вещей есть еще некоторые, принадлежавшие Новикову. В числе их три писанные на дереве и в деревянных рамках образа. Кроме того, в гостиной находится портрет (впрочем, принадлежавший уже Лопухину) императора Петра II, во весь рост, в мантии и андреевской цепи; царские регалии лежат на стоящем близ него столе.

Иван Алексеев рассказывал мне следующие подробности об образе жизни Новикова: Он вставал в 4 часа утра, выпивал чашку чаю, садился к своему письменному столу, на котором зажигались четыре восковые свечи, и принимался за письмо и чтение; это продолжалось часов до 8. Обедали обыкновенно в первом часу: сам хозяин, Гамалея, госпожа Шварц и здоровая дочь Новикова, Вера. (Другая дочь и сын, по болезни своей, обедали особо и в разные часы). Сам Новиков был очень воздержан в пище и по большей части говорил за столом о том, что случилось ему утром прочесть. Часу в седьмом пили чай, а в десять Новиков ложился спать. Кроме того, он постоянно отдыхал после обеда часа полтора или два, что делал не только дома, но и в гостях у друзей и соседей своих: Ключарева, Ладыженских, Бутурлиных и пр.

Каждый день гулял он по саду, который был расположен на 12 десятинах перед домом, или по деревне; ходил на гумно или на суконную фабрику, которая одно время существовала при его имении. За Новиковым ходил обыкновенно мальчик с запасом мелких пряников, которые он раздавал крестьянским детям по дороге. Дети, издалека завидя его, бежали к нему; он ласкал их и оделял лакомствами. При виде его раздавались веселые голоса: “барин идет”, и это удовольствие разделяли и взрослые, которые горячо любили своего господина и которых он всех лично знал. Все старики, которые помнят его, до сих пор говорят о нем с чувством: “Куда был ласков и добродушен наш Николай Иванович”, повторял мне не раз старый крестьянин Никифор Захаров.

Старик этот был десяти лет от роду во время ареста Новикова; это так его поразило, что он живо помнит его и теперь. Пришедшая конная военная команда навела страх на всех; красные мундиры гусар поразили обывателей Тихвинского, когда они увидели отряд, спускавшийся с горы к селу: тогда видеть солдат было большой диковиной для деревенских жителей. Новикова повезли в Москву в небольшой кибитке. При вести об этом несчастье по всей деревне раздался громкий плач. Горесть эту разделяли не только все жители Авдотьина, но и соседи Новикова, которых они чрезвычайно любили и уважали. К нему ездили они за советами, просили его разбирать их ссоры, которые ему часто удавалось прекращать. Словом, отбытие его было печальным событием для жителей всего околотка.

По прочтении статьи моей в № 15 Русского Вестника ⁷ нынешнего ⁸ года, Н. П. Рунич, которому я обязан сообщением стольких любопытных документов и сведений, касающихся до Новикова, он передал мне известие, противоречащее рассказу многих других лиц о смерти Новикова, будто бы он был в полной памяти и читал перед кончиной на память Евангелие. Бывши соседом Новикова и состоя с ним в близких отношениях, Н. П. Рунич, при известии о его болезни, сразу же навестил его и имел потом случай узнать, что он умер не в полной памяти, а напротив того в совершенном забытье. Вот что рассказывал мне об этом Иван Алексеев:

“Николай Иванович был болен 28 дней, вследствие удара, после которого он оправился очень мало, а чрез три дня совершенно потерял память. В этом положении скончался он на моих руках, в 4 часу утра, 31 июля, а 2 августа похоронен в сельской церкви”.

Восстановляю здесь истину, которая всегда лучше всякой легенды, к тому же совершенно бесполезной: жизнь Новикова и без прикрас поучительна.

Осмотрев дом, мы отправились в церковь. Вокруг нее сельское кладбище. Направо от выхода из северных дверей похоронен последний владелец Тихвинского П. А. Лопухин; левее могила С. И. Гамалеи, на которой, по распоряжению бывшего председателя комитета для разбора и призрения просящих милостыню, сенатора С. Д. Нечаева, поставлен в прошлом году красивый черный гранитный памятник с бронзовым вызолоченным распятием.

С одной стороны надпись:
Здесь покоится тело надворного советника Семена Ивановича Гамалеи. Родился 31-го июля 1743 года. Скончался 10-го мая 1822 года.

С другой:
Подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох.
ІІ посл. к Тим. гл. 4, ст. 7.

Каменная церковь села Авдотьина, с высоким, узким куполом, почти равным с колокольней, построенною над папертью, находится не более как в 200 шагах от дома. Церковь эта холодная и довольно пространная. Она сооружена во имя Тихвинской Божией Матери; в ней, кроме главного, еще два придела: направо от главного входа Св. Алексия митрополита, налево Василия, епископа парийского. В последнем хранится старый деревянный крест; из надписи на нем видно, что церковь эта выстроена в царствование Елисаветы Петровны (год сооружения стерся). Строителем ее был отец Новикова. В главном алтаре есть такой же крест, на котором надпись совершенно явственна; из ней видно, что прежняя церковь (вероятно деревянная) была обновлена в настоящем виде и освящена 25 июня 1776 года при преосвященном Феодосии, епископе коломенском и каширском. Кажется, что отец Новикова уже не был тогда в живых, и обновление храма было приведено в исполнение его сыновьями.

Усердие Новикова к храму Божьему подтверждается драгоценными вкладами, им сделанными. Вся церковная утварь замечательна по богатству и вкусу, и лучшее из нее поступило в дар от Новикова: дорогая серебряная чаша и такой же напрестольный крест, Евангелие, напечатанное в 1791 году in folio, в серебряном окладе, который весит до 30 фунтов. Оклад этот украшают изящные живописные изображения, оправленные камнями, среди которых есть и настоящие драгоценные. Особенно замечательны четыре крайние медальона с ликами евангелистов, осыпанные камнями и стоившие, по словам уже умерших старожилов, 500 рублей, сумму чрезвычайно значительную по прежним ценам.

Я очень любопытствовал увидеть стеновую живопись церкви, исполненную по проектам или рисункам Новикова. К сожалению, она уже не существует; мне сказали, что живопись была клеевая и писанная аль-фреско. Но в 1843 году сочли нужным расписать церковь вновь и исполнили это масляной краской, изобразив на месте прежних сюжетов новые, не представляющие ничего особенного.

Направо от алтаря, у царских дверей, находится местная икона Тихвинской Божьей Матери в богатом серебряном окладе. Слева другая икона Спасителя. Прямо против последней, сойдя с ступени, близ клироса, похоронен Новиков, в виду изображения Христа, закон которого он свято чтил и исполнял во всю свою жизнь. В ближайшей стене вделана, в прошлом году по распоряжению С. Д. Нечаева, медная доска с надписью:

“Здесь покоится тело раба Божьего Николая, апреля 1744 года, скончался 31 июля 1818 года, 73 года от рождения”.

После обозрения церкви я пошел в каменный двухэтажный флигель, находящийся близ дома. Тут когда-то были кухня и службы, и между прочим жил крепостной лекарь Новикова, лечивший его крестьян и дворовых под собственным его руководством. Теперь во флигеле богадельня и школа, о которых говорено выше, аптека, которой занимается уже упомянутый мною фельдшер, и контора. Бумаги и дела конторы относятся только ко времени нынешнего управления Авдотьина с 1845 года; но в ней в виде исключения сохранилась ревизская сказка по имению за 1816 год, когда в нем числилось душ муж[еска] 112, жен[ска] 107. Скрепа этой сказки и доверенность на подачу ее коллежскому секретарю Семену Ивановичу Иванову писаны рукой Новикова, уже дрожащим и нетвердым почерком, впрочем, очень сходным с тем, которым писаны его бумаги более ранней эпохи, которые мне случалось видеть.

Я пробыл в Авдотьине три с половиной часа, обозревая все и разговаривая с моими спутниками. Отведавши превосходных ершей, которыми славится река Северка, поехал я обратно в Бронницы около 4 часов пополудни. Во время осмотра церкви поднялась буря и пошел дождь, которые хотя скоро прекратились, но дорога успела местами испортиться, и я ехал обратно гораздо дольше, чем утром. Впрочем, около 7 часов я уже переменил лошадей в Бронницах и ехал по коломенскому шоссе, очень довольный поездкой своей в Авдотьино.

Посетив Авдотьино, я видел в этом уединенном уголке как бы особый маленький мир, в котором все живет до сих пор памятью о Новикове. Старики хранят воспоминание о добром своем господине, а потомки их беспрестанно слышат о нем, причем те и другие пользуются плодами его заботливости, которые видны им на каждом шагу: дома, в которых они живут, богадельня, где призреваются их ближние, церковь, в которой все они молятся, — все это создано благотворительной рукой, когда-то им покровительствовавшей и, как бы в память прежнего их помещика, устроены нынешние их гражданские отношения и экономические порядки. Мудрено ли после этого, что в Авдотьине говорят беспрестанно: “Николай Иванович сделал это, у Николая Ивановича было то-то” и проч.? Словом, о Николае Ивановиче Новикове, через сорок лет после его смерти, говорят как бы о человеке, живущем еще в своем Авдотьине, или по крайней мере умершем недавно. Едва ли встретим мы много таких примеров в наших деревнях. Эта характеристическая черта побудила меня рассказать читателям виденное мною, не менее желания сделать известными все могущие открыться подробности, касающиеся до замечательной личности, о которой я уже два раза имел случай беседовать с читателями Русского Вестника.

Михаил Лонгинов.
[Русский Вестник, 1858, т. XVIII, No 22, Современная Летопись, стр. 175—182.]